Потому что она не знала, что держит их всех вместе. И она не понимала этого настроения людей. Почему они празднуют? Почему пьют и радостно кричат? Потому что их жизнь в безопасности? Потому что на этот раз страшный жребий очистки миновал их? Её народ веселится, тогда как хороший человек, её друг, её партнёр в нелёгком деле поддержания жизни и порядка лежит мёртвый там, на холме, рядом со своей женой. Если бы Дженс всё же произнесла речь, и если бы то, что она в неё вложила, не считалось запретным, то она сказала бы: «Эти двое были самыми лучшими людьми из тех, кто добровольно отправился на очистку. И как можно тогда охарактеризовать тех, кто остался?»
Не время для речей. Не время для пьянки. Не время для веселья! Настал час тихого раздумья — вот почему Дженс необходимо было уйти отсюда. Жизнь постепенно менялась. Не за один день — в течение многих лет. Уж кому и знать, как не ей. Ну, разве что ещё старуха Макнил внизу, в отделении Снабжения, осознаёт это. Чтобы заметить изменения, надо прожить долго. Дженс была стара. Время шло вперёд всё быстрее и быстрее; слабые ноги мэра не поспевали за ним. Она знала, что скоро останется далеко позади. И самым большим из её опасений было то, что без неё этот мир долго не протянет.
Когда трость Дженс опускалась на очередную металлическую ступень, раздавался громкий, отчётливый звон. Он, словно удары метронома, отмерял время их спуска в глубину, придавал ритм музыке лестничного колодца, вибрировавшего от избытка энергии. Это была энергия толпы, празднующей очистку. Всё движение по лестнице, кроме их двоих, разумеется, шло в обратном направлении — наверх. Дженс и её спутник пробивались против течения; их толкали, задевали локтями; люди приветствовали её: «Здравствуйте, мэр!» — и кивали Марнсу. Дженс читала на их лицах, что они едва удерживались, чтобы не называть его шерифом — из уважения к ужасной причине его предполагаемого повышения.
— Сколько этажей вы намерены пройти сегодня? — спросил Марнс.
— Что, уже устали? — Дженс через плечо послала ему лукавую усмешку и увидела, как его усы встопорщились в ответной улыбке.
— Вниз — не проблема. Обратно, наверх — вот где придётся помучиться.
Их руки нечаянно столкнулись на закруглённых перилах винтовой лестницы, когда рука Дженс чуть задержалась позади, а Марнс уже передвинул свою. Женщина хотела было сказать, что она бодра и может ещё идти и идти, как вдруг почувствовала неожиданную усталость — скорее душевную, чем физическую. Она чисто по-детски вообразила себе чудесную картину: вот они оба — намного моложе, и Марнс подхватывает её на руки и несёт вниз по ступеням в своих объятиях. Как это было бы прекрасно — отдаться на волю другого, переложить на него свой груз ответственности, перестать притворяться сильной... Эта картина не была воспоминанием о прошлом, она была видéнием возможного будущего, которое так и не наступило. Дженс почувствовала себя виноватой уже за то, что вообразила себе его. Она остро чувствовала близкое присутствие своего мужа — призрака, вынырнувшего из сумбура её мыслей...
— Мэр? Так сколько же?
Они оба посторонились — вверх по лестнице прокладывал себе путь носильщик. Дженс узнала парня: Коннер, ещё совсем юный, но с крепкой спиной и уверенной походкой. За плечами у него громоздилось множество всяческих свёртков, перетянутых верёвками. На лице юноши застыла гримаса, свидетельствовавшая, однако, не о боли или утомлении, а о недовольстве: кто все эти туристы, заполонившие его лестницу? Ходят тут всякие...
Дженс хотела произнести что-то ободряющее, несколько слов похвалы людям, которые, как этот парень, выполняли работу, непосильную для её собственных коленей, но он уже скрылся на своих крепких молодых ногах — понёс наверх из глубины продукты и другие товары, лишь изредка задерживаясь — уж слишком плотен был поток желающих насладиться чистым видом наружного мира.
Путешественники передохнули несколько минут на одной из лестничных площадок. Марнс дал ей свою фляжку, Дженс сделала деликатный глоток и вернула фляжку хозяину.
— Я бы, пожалуй, прошла сегодня половину пути, — наконец ответила она, — но нам необходимо сделать по дороге несколько остановок.
Марнс глотнул воды и принялся завинчивать колпачок.
— Собираетесь кого-то навестить?
— Можно сказать и так. Хочу остановиться в родильном отделении на двадцатом.
Марнс засмеялся:
— Младенчиков целовать, что ли? Мэр, вас и без того никто не обскачет на выборах. Не в том вы возрасте.
Дженс не засмеялась в ответ.
— Благодарю, — сказала она с напускной укоризной на лице. — Но нет, я не собираюсь целовать младенчиков. — Она повернулась к нему спиной и возобновила спуск. Марнс двинулся следом. — Не подумайте, что я не доверяю вашему мнению как профессионала в том, что касается этой Джулс. Вы всегда рекомендовали мне отличных кандидатов...
— Даже?.. — перебил её Марнс.
— В особенности его, — подтвердила Дженс, зная, о ком он говорит. — Прекрасный человек, но его сердце было разбито. Даже самые крепкие люди не в силах устоять перед этой напастью.
Марнс согласно хмыкнул.
— Тогда что мы собираемся делать в родильном? Джульетта, насколько я помню, родилась не на двадцатом этаже...
— Нет, но её отец работает там сейчас. Я просто подумала: раз уж мы идём мимо, неплохо было бы познакомиться с её отцом. Глядишь, узнав отца, получим какое-то первоначальное представление о дочери.
— Да разве отец может дать объективную оценку собственной дочери? — усмехнулся Марнс. — И не рассчитывайте.